|
1917
год. Неподалеку от Петрограда в одной деревне сидят в подполе двое белых.
Они арестованы силами новой власти и дожидаются справедливого приговора.
Первый белый:
Как ты думаешь,Вася,насколько справедливо все то,что с нами сейчас происходит?
Второй
белый: Настолько же это cправедливо,насколько справедливо и свержение
монархии в стране.
Первый
белый: Но разве это справедливо, Вася?
Второй
белый: Да,это несправедливо.
Первый
белый: Так что же?
Второй
белый: А все тоже, что и с марта.
Первый
белый: Ну нельзя же не согласиться с этим беззаконием! Может,
эти варвары, пролетарии, нас будутдаже бить!
Второй
белый: Может быть, они нас даже убьют.
Молчание.Оба хмуро
сопят.
Первый белый:
Но в чем же тогда историческаясправедливость? Ты же знаешь, я против всякой
анархии, и вообще, я консерватор. Пусть новый строй правит,но пусть у
сторонников старого строя будет уверенность в том,что новые правители
России не приведут ее к еще большему упадку. А у нас с тобой есть такая
уверенность?
Второй
белый: Нет, Миша! И это обиднее всего. Они ведь все порушат и
никого не пощадят. От сил, которыеприходят к власти подобным варварским
путем, хорошегождать не приходится...
Первый
белый: Вот тоже самое я хотел сказать! Как ты прав!
Молчание. Оба переваривают
высказанное.
Первый белый:
А вот какова историческая справедливость в том, что мы с тобой сидит в
этом сыром темном погребе?
Второй
белый: Никакой.Одна закономерность.
Первый
белый: А какова разница между закономерностью и справедливостью,
Миша?
Второй
белый: Не мне тебя учить!
Первый
белый: А все же?
Второй
белый: Да все очень просто. Потому этозакономерность, что нет
справедливости. А оной нет потому, что ее и быть не может. Вокруг одно
беззаконие, а репресии в этом случае выступают как необходимое проявление
антилегитимной сущности происходящего и именно закономерны в данных условиях.
Вот сидели бы мы с тобой на высоких должностях в Зимнем Дворце, вот это
было бы справедливо, но не закономерно, ибо для варварской власти их предшественники
прежде всего враги, с которыми мириться самое последнее дело.
Первый
белый: А как же доктрина о том, что все процессы в мировой истории
должны иметь некую логичность и обоснованность и закономерность притом
же?
Второй
белый: Не ищи логики там, где ее нет. Мотивация данной ситуации
объясняется просто экстремизмом кучки чернорабочих в отдельно взятой стране
на некоторомэтапе ее развития.
Первый
белый: Но что же скажет история o таком событии в жизни России?
Нe расходится ли данная революция с самой сущностью мировой истории? Не
является ли все это великим нонсенсом?
Второй
белый: Конечно, нет. Мы с тобой можем запросто объявить все происходящее
незаконным и не подчиняться этим мужикам, но красных в деревне не менеее
сорока человек, и свое они возьмут все равно. Вот поставят они нас к стенке,
и рассуждай после, что этого просто не может быть. Любая реалия, если
она реалия именно, уже логична в силу некоторых своих законов, которые,
вероятно, все же имеются. И если мы о них не знаем, это еще не говорит
о том,что эти реалии просто не могут быть или над ними не довлеют никакие
логические законы. Нельзя все объяснять с обыденной, привычной точки зрения,
и в первую голову это касается нынешней революции пролетариата.
Первый
белый: Так-то оно так, но мне думается, чтопроисходящее по особым,
нестандартным законам и протекать должно по-своему. А чем это кончится
и какова, по твоему, закономерность данного процеса?
Второй
белый: Мне они не известны. Да и кто тебе скажет?
Молчание.
Первый белый:
А ведь в девяносто седьмом мы имели хорошую возможность этого Ульянова
прищучить! Кто же знал, что он на монархию руку поднимет! Ведь Семен Петрович
его судьбу решал! Кто же знал тогда! Мы бы его на кусочки порезали!
Второй
белый: Поздно, Вася! Да уж!!!
Первый
белый: Как ты думаешь, большевики очень плохие?
Второй
белый: Относительно кого?
Первый
белый: Относительно этого погреба.
Второй
белый: Относительно погреба - нет, относительно нас - весьма,
относительно царя - просто сволочи.
Первый
белый: А относительно себя?
Второй
белый: С чьей точки зрения?
Первый
белый: С точки зрения погреба.
Второй
белый: Ему это все равно.
Первый
белый: А с точки зрения царя?
Второй
белый: Очень.
Молчание.
Первый белый:
А какова историческая закономерностьпроисходящего с точки зрения погреба?
Второй
белый: Ему на это плевать. Его не тронут, но если даже и сожгут,
то ему не будет больно. Он не лезет в дела политики, и это лично мне импонирует.
Первый
белый: А какова вероятность того, что мы отсюда сможем удрать?
Второй
белый: Примерно такая же, как и вероятностьтого, что нас не расстреляют.
Первый
белый: А это может быть?
Второй
белый: Это не более реально, чем возможностьреставрации монархии
уже завтра.
Первый
белый: А это нереально?
Второй
белый: Не более, чем наше освобождение.
Первый
белый: То есть, шансов нет?
Второй
белый: Не более, чем на то, что нас помилуют.
Первый
белый: То есть, надеяться нечего?
Второй
белый: Абсолютно.
Молчание.
Первый белый:
А какова закономерность...
Его прерывает вошедшие
в погреб двое красных с винтовками.
Первый красный:
Ну че, гады! Пошли, что ли!
Первый
белый: А какова законность данного заключения в погреб с точки
зрения конституционного строя и правчеловека?
Первый
красный: Ишь, как заговорил, гнида! Ну ладно, я тебе отвечу...
Второй
красный: Да хрен ты с ним базаришь? Повели его уже!
Первый
красный: И то дело! Ну, пошли, разговорчивые!
Уходят все четверо.
Первый белый
(уходя): Нас не расстреляют,ибо этого неможет быть потому,
что происходящее нелогично и нереально, а расстрел был бы вмещен в рамки
обычных логических законов, что несовместимо и потому...
Первый красный
ударом в челюсть затыкает его. Уходят. На полу остается лишь белоснежный
платочек Второго белого. Через минуту слышится звук револьверных выстрелов.
Все затихает.
Занавес.
1998 г.
|
